gennadydobr | СМЕРТЬ

  Болит подвернутая вчера лодыжка. Мокрый воротник натер шею. Пропитанная влагой куртка кажется тяжелей бронежилета. А таинственная убийца кажется призраком.
  Мы ищем ее уже неделю. То, что начиналось, как рутинная операция по задержанию террориста, превратилась в нечто совсем другое. Запасы чистого белья тают, а грязное заполнило вещмешок. В ледяной воде горных ручьев моются только фанаты чистоты, от остальных несет густым запахом пота. Я моюсь по принципиальным соображениям, подавая пример бойцам отделения. К тому же так мне легче требовать от них соблюдать гигиену.
  Сегодня с утра наползли тучи и пошел дождь. Внизу, на равнине, дождь – явление погоды, иногда благо, иногда – неудобство. Здесь, в горах, он смертельно опасен. Стандартная армейская экипировка кое-как годилась в сухую погоду, но совершенно не подходила для дождливой. Куртки и штаны промокли, отяжелели и плохо сгибались. Пилотки совершенно не защищали, и мы с жаром обсуждали преимущества абверовских шапок с наушниками перед парадными фуражками с высокой тульей.
  Главной опасностью стали берцы. Они скользили по мокрым камням, как лыжи. Половина взвода уже хромала, когда нас спас наш радист, Сергей. У него нашлась припрятанная на всякий случай коробка шурупов. Опробовав идею на своей обуви, Сергей предложил свое изобретение взводному. Тот сразу оценил потенциал, и на привале мы с энтузиазмом вкручивали шурупы в подошвы ботинок. Идти стало легче, хотя и не намного. Все-таки мы не горцы. Чтобы свободно ходить по горам, нужно здесь родиться.
  Местных мы видим много, а общаемся с ними мало. О чем тут говорить, когда мы для них - ищейки из армии оккупантов. Мы мешаем им жить - выставляем блок-посты, каждый день в новом месте, и проверяем их, и документы, и так, визуально. Да и языковый барьер наличествует. Английский здесь не в ходу, русским они принципиально не пользуются, а местное наречие знают только радист и взводный. Местным не показывают, себя не раскрывают, слушают молча, а вечерами рассказывают нам местные новости.
  О нас тут всякие слухи ходят. Правды никто не знает, фантазируют про контрабанду, наркотики. Мы держимся вежливо, но по боевому распорядку – никаких лишних контактов. Пока один проверяет, двое страхуют, из укрытий. Не забалуешь.
  Про нашу убийцу местные говорят постоянно. Только и слышно – в таком-то селе двое, в другом - четверо. Иногда целые семьи, включая детей. И почерк одинаковый – яд. Какой-то быстро разлагающийся, то ли газ, то ли контактный. Перчатки мы вообще не снимаем, на всякий. Дамочку эту нам велено только задержать, обязательно живой и неповрежденной.
  Как поступать, если она газ начнет распылять, непонятно. Сказано – действуйте по обстановке. Оно, конечно, обещана премия за поимку, почет, звание досрочно – но жизнь ведь всего одна, а мертвому премия до лампочки. Я слышал, как солдаты перешептываются, что лучше, мол, взыскание получить, но в живых остаться. Разговор этот я пресек, а сам задумался, как действовать буду, если ее увижу. Решил не геройствовать понапрасну. Если попробует прикоснуться - пристрелю, а там будь, что будет.
  Она вышла к нам сама, утром, в мою смену на блок-посту. Материализовалась из дождевой мороси на повороте тропинки. У меня сразу вспотели руки в перчатках, и пульс зачастил, но виду я не подал. Скомандовал ей остановиться и поднять руки. Она подчинилась, не споря.
  Ориентировки оказались точными. Лет двадцать на вид, высокая, стройная. Темные волосы, челка. Куртка с капюшоном цвета хаки, почти такая, как у нас, длинная юбка, сапожки. При себе – ничего, ни вещей, ни документов. Дала себя заковать в наручники, только попросила не затягивать слишком. А я – что, мне главное – надеть их правильно, без слабины. Усадил ее на раскладной стул под навесом, вызвал ракетой взводного. Рации в горах чудят, а телефоны вообще не работают. Приходится выходить из положения ракетницами.
  Через час все собрались. Лейтенант снял все посты. Построились в походную колонну, хотели двигаться, но тут местные набежали. Как узнали, непонятно, не иначе – следили за нами. Без оружия, но агрессивные. И много их, буквально сотни, слишком много для нас. Бузят, кричат, на своем и по русски. Требуют отдать девушку им, сами, мол, с ней разберутся. Русский сразу вспомнили. Отдай дэвушка, у нас кровный счет с ней! Оказалось, что в том селе, откуда она пришла, еще пять трупов осталось. В общем, обстановка накаляется с каждой минутой, и понятно уже, что уйти мирно нам не дадут. Я увидел отрицательный жест радиста, адресованный лейтенанту. Все ясно – связи нет, и помощь нам не светит.
  Взводный командует нам занять круговую оборону на ближней поляне, вокруг большого ореха. Девушку – в центр, и привязать к стволу дерева. А сам идет к толпе и обращается к местным, причем на их языке. Вот для чего он ему понадобился. Вы, мол, уважаемые, потерпите и соблюдайте порядок. Властью, данной мне государством и армией, я проведу сейчас военно-полевой суд, прямо здесь, на поляне. Вы все можете присутствовать и даже участвовать, как свидетели. Только говорите по одному и спокойно, чтобы вас было слышно и видно.
  Дипломат. А я-то думал, что нас сейчас порвут голыми руками. Озверевшая толпа – страшная штука. Но обошлось на этот раз. Народ погалдел еще немного и затих. Вперед вышел седой аксакал, снял папаху, поклонился нам и своим, представился. Оказался он старостой той самой недалекой деревни, где последние смерти были. Лейтенант самолично принес ему стул, попросил присесть к столу и участвовать в работе суда. Горцы загудели одобрительно. И завертелась карусель. Вызывается для дачи показаний представитель села такого-то...
  Все свидетели рассказывали одинаково, даже в деталях. Под вечер приходит в село девушка, просится на ночлег, а наутро, после ее ухода, находят в доме трупы хозяев.
  На третьем свидетеле я прикемарил. Привалился спиной к ореху, сбоку от обвиняемой, пригрелся. Капли стучали по капюшону, свидетели гудели, как шмели, а я уплыл в сон.
  Я гулял по горам, только это были другие горы. Выше, красивей и прозрачней. Они светились собственным светом, как громадные драгоценные камни. По тропинкам ходили животные - козлы, собаки. Уступали дорогу, улыбались, здоровались. И люди там были другие, а, может быть, и не люди вовсе...
  Разбудил меня голос взводного. Он стоя зачитывал протокол судебного расследования. Долго же я дрых...
— Установлено, что за период с … по … обвиняемая побывала в стольких-то селах и убила неизвестным способом в общей сложности столько-то человек…
— Я никого не убивала!
  Голос моей соседки звенел, как сталь. В ее взгляде и позе не было страха, только гордость и вызов. Она стояла, раскинув руки, будто собираясь взлететь. Хотя, на самом-то деле, это мы растянули ей руки веревками, обведенными вокруг дерева. Узлы на запястьях выглядели неряшливо. Помня о контактном яде, мы вязали их, не снимая перчаток.
  Взводный, казалось, не услышал ее крик. Он объявил:
— Начинаем допрос обвиняемой. Прошу полной тишины. Поляна замерла.
— Назовите ваше имя, фамилию и номер удостоверения личности.
— У меня есть только имя. Зовите меня Селена.
  Лейтенант пожал плечами, достал из планшетки лист бумаги, зачитал:
— Скворцова Елена Ивановна, 1999 года рождения, из Москвы, студентка МГУ, исчезла год назад, во время турпохода в горы университетского кружка альпинистов. С тех пор числилась пропавшей без вести, пока не появилась месяц назад в этом районе. За месяц побывала в двадцати селах, и послужила причиной смерти (взводный сморщился от неуклюжего оборота) была причастна к гибели пятидесяти четырех человек, в том числе – четырнадцати детей. Считая вчерашние жертвы - уже пятьдесят девять. Подсудимая, что вам есть добавить по существу предъявленных вам обвинений?
  Девушка тряхнула головой, отбрасывая с глаз челку. Я подумал, что в другой одежде и обстановке она могла бы показаться симпатичной или даже красивой. Если отвлечься от количества совершенных ею убийств.
  Она заговорила, негромко, но очень четко выговаривая слова. Ее слышали все.
— Да, меня когда-то звали Елена. Все правильно, я приехала сюда с друзьями, а потом отстала от них. Мне нужно было побыть в одиночестве. Я вышла на вершину горы и села подумать. И от воздуха и неба вокруг мои мысли тоже стали красивыми и воздушными. И тогда я увидела другой мир, похожий на наш, только лучше, чище, светлее. Я ушла туда, и долго не возвращалась. Но меня попросили вернуться.
  Лейтенант перебил ее:
— Кто попросил? Зачем вернуться?
  Он даже привстал, как борзая, учуявшая дичь. Девушка улыбнулась его горячности.
— Попросил тамошний мой знакомый. У него нет земного имени, и он никогда не был человеком. Можно назвать его ангелом. По нашим меркам там все - ангелы.
  А вернулась я ради вас, людей. Как оказалось, мой дар редок. Я могу свободно ходить туда и сюда, и могу провожать туда людей из нашего мира. Этим я уже месяц, как занимаюсь.
— Так ты называешь убийства? – лейтенант от волнения сбился на Ты. Селена отрицательно покачала головой.
— Не всякий может жить в двух мирах. Для большинства дверь в тот мир – дорога в один конец. Но я никого туда не тащу насильно, а только показываю. Показываю тот мир, а человек сам решает, шагнуть ему или остаться.
— Значит, все эти люди ушли добровольно? И никто не захотел остаться, чтобы подтвердить твои слова?
  Взводный уже не садился, стоял, уперев кулаки в стол, а взгляд – в глаза девушки. А та начала осматривать селян, будто ища кого-то. Потом удовлетворенно кивнула, глядя на высокого парня с пастушьим посохом. Тот вышел вперед, повинуясь ее немому приказу. Мялся, сняв баранью шапку. Потом стал рассказывать, медленно, запинаясь. Ему трудно было говорить по русски.
— Я был вчера у Ашота. Все так и было. Она объяснила, что может показать нам другой мир, надо только дотронуться до ее руки. Ашот первый посмотрел, засмеялся, потом сказал жене и детям взяться за руки. Они так и упали все вместе, взявшись за руки. Улыбаясь…
— А ты что же, сам не захотел посмотреть? Неужели струсил?
  Голос лейтенанта был обманчиво мягок, он как будто сочувствовал. Горец вскинулся от обиды:
— Не называй меня трусом без причины, русский! Мне нельзя было уйти, у меня невеста есть, свадьба сговорена. Как я мог пойти один, бросить любимую, опозорить ее? Она в соседнем селе живет, думал, приведу ее, вместе уйдем. Не успел…
— Ладно, не обижайся. Извини, сказал, не подумав. Не держи зла.
  Парень, подумав, кивнул, надел шапку и вернулся в толпу. Взводный, нехорошо улыбаясь, подошел к девушке.
— Да, один свидетель у тебя появился. Но одного мало, нужны хотя бы двое. А сможешь мне, например, показать то, что другим показывала? Не бойся, я там не останусь, у меня тут дел слишком много.
  Девушка с минуту смотрит на лейтенанта, потом согласно кивает.
— Да, тебе могу показать, не уводя. Ты сильный, на меня похож, выдержишь. Возьми меня за руку!
  Мы замерли, не зная, что предпринять. А вдруг упадет наш командир рядом с ведьмой – что делать будем?
Но обошлось. Взводный стоял у дерева, держась за руку девушки, и смотрел куда-то. Лицо его было спокойно и ничего не выражало. Так продолжалось несколько минут, но мне они показались часом. Наконец он вздохнул и опустил руку. Вернулся за стол, вытирая на ходу слезы белым платком.
  Вписал несколько слов в протокол, поставил подпись и печать. Дал подписать сидящим рядом Сереге и старосте – они составляли военно-полевой суд. Встал и прочитал с листа:
— Приговор. Именем республики. Подсудимая, Елена Ивановна Скворцова, призналась в совершении преступлений, соответствующих статье такой-то уголовного кодекса – Массовое убийство. В содеянном не раскаивается, собирается и в дальнейшем продолжать свои преступные деяния. В соответствии с законом приговаривается к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор окончательный и пересмотру не подлежит. Учитывая большую общественную опасность преступницы, приговор надлежит привести в исполнение немедленно.
  Я оглянулся на девушку. Она смотрела на лейтенанта, подняв к нему лицо. Как к солнцу подсолнух, подумалось мне. По ее лицу катились слезы, но она улыбалась. Ее губы шевелились, но я ничего не слышал, хоть и стоял рядом.
  Ударил выстрел. Девушка обмякла на веревках, уронила на грудь голову. На штормовке расплылось темное пятно.
Лейтенант быстро подошел, выстрелил ей из пистолета в голову, в висок. Посмотрел на меня внимательно, будто оценивая, приказал:
— Сержант, сними свое отделение с оцепления, выкопайте могилу. Прямо здесь, рядом с деревом. Труп пока не трогать, ожидать меня.
  Он пошел к крестьянам. Я слышал, как он объясняет им что-то на местном наречии. Потом перешел на русский.
— Правосудие свершилось, преступница наказана, месть не нужна. Расходитесь по домам, пожалуйста.
  Его послушали. Толпа на глазах редела. Ошарашенные крестьяне качали головами, уходя, разговаривая на ходу вполголоса. Я отправился за бойцами и лопатами.
  Взводный вернулся с командирской планшеткой и фотоаппаратом. Сфотографировал труп сперва у дерева, а потом – разложенный на плащ-палатке. Достал подушечку с краской, снял отпечатки пальцев. Сложил ей руки крестом на груди, над кровавым пятном. Попытался закрыть глаза, но не смог. Девушка осталась смотреть в небо, бездумно, спокойно.
  По команде мы взяли плащ за углы, опустили в свежевырытую яму. Лейтенант первым взял комок земли, бросил. Мы засыпали могилу, прикрыли холмик дерном. Я срубил штык-ножом ветку ореха, соорудил из нее крест, связал шнурком, воткнул в головах. Лейтенант достал из планшетки фанерную табличку, повесил на крест. Надпись черным фломастером, имя, фамилия, даты жизни. Взводный снял берет, помолчал минуту, сказал: - Покойся с миром! - и ушел, и мы вслед за ним.
  Заночевали там же, на поляне. Вечером у костра долго обсуждали сегодняшний день, окончание поисков, страшный конец ведьмы. Сошлись на том, что она была сильная гипнотизерка. А людей убивала внушением. Такую и надо было кончать на месте, пока нам не навредила. Так что все правильно наш командир сделал.
Вот только интересно, что же она ему показала? Я вечером набрался смелости, обратился к нему по уставу, разрешите, мол, вопрос задать. Взводный смотрел на меня так долго, что мне и спрашивать расхотелось. А потом улыбнулся, сказал:
— Что ты от меня хочешь узнать, сержант? Ты сам все видел, когда сегодня на посту спал.