Шоу

[gennadydobr]

Я дозвонился-таки на радио, но с опозданием. Вместо любимой передачи о софте уже начался зеленый сад-огород. От огорчения я извинился на иврите вместо русского. Хорошо, что ведущий оказался тоже из наших, тему подхватил и развил, по ходу переводя для не понимающих.

После самоубийственного удара аятолл в Израиле остались только военные и добровольцы-ликвидаторы. Все прочие получили загранпаспорта и неплохие подъемные. Нет худа без добра, и вместе с исчезновением Ирана исчезла и проблема израильских арабов, а также палестинских беженцев. Ходили слухи о тайных базах самых твердолобых, оставшихся якобы в тоннелях Газы, но Египет пустил туда морскую воду, и теракты прекратились окончательно.

Мы же, спустившиеся, как нас называют, разъехались по миру. Я приехал в Россию после третьего курса Еврейского университета, и хорошо помню холмы Самарии и небоскребы Тель-Авива. Может быть, наши дети смогут туда вернуться. Впрочем, для этого нужно сначала ими обзавестись.

Москвичи сперва проклинали нас, а после стали на нас наживаться. Цены на недвижимость взлетели до небес, и спровоцировали очередной строительный бум в замкадье. Коренные продавали нам втридорога свое жилье, и за эти деньги покупали две-три квартиры в Большой Москве, границы которой стремительно приближались к границам Московской области. А наши организовывали строительные кооперативы и строили элитное жилье быстрее и в разы дешевле, чем местные фирмы. У нас были для этого секретные магические умения и способности, помимо качественного образования.

Главные из них – доверие к своим и честность, умение держать слово. Нас обманывали раз за разом, а мы продолжали гнуть свою линию. И нагнули-таки. Переход количества в качество. В Москве прекратились взятки. Оказалось, что легче и приятней вести дела, соблюдая законы писанные и неписанные, опираясь на договора и слово бизнесмена. С ловкачами и обманщиками всего лишь переставали вести дела, и они разорялись. Так просто.

Когда я организовывал свое первое дело, школу дизайна, мне хватило пары звонков с подружками из академии Бецалель. Утомленные бессмысленным прожиганием жизни в ночных клубах, девушки ухватились с радостью за возможность заняться любимым делом. Я снял для них в аренду Дом культуры железнодорожников, построенный еще при Сталине, организовал рекламу, охрану, и – дело закрутилось. Во всех смыслах. Через год я обнаружил себя владельцем престижной школы и - мужем ее директора.

То, что начиналось, как обычная интрижка, выросло в большую проблему.  Одна из девушек, выпускниц Бецалеля, на которую я положил глаз, оказалась дочкой большого генерала, имеющая в родне  половину политической элиты Израиля. Красивый и умный капкан схватил меня намертво. Из таких вырываются, только отгрызая лапу. Смертельно опасная для мухи красота росянки…

В общем, чем нарываться на большие неприятности, проще было жениться. И я женился, сменив одни проблемы на другие, посерьезней. Девушка приобрела статус замужней дамы и избавилась от надоедливой семейной опеки. Родственники с обеих сторон вздохнули облегченно и начали готовиться к заботе о будущих внуках. А я приобрел множество ненужных мне связей, громадный дом с парком – свадебный подарок, и хроническую головную боль.

Молодая, всего на три года меня старше, жена, меня не любила, и не скрывала этого. Я нужен был ей, как очередная ступень в биографии. Взойдя на нее (на меня, то есть), она потеряла ко мне всякий интерес. Я оставался ей необходим только, как биологический отец ее ребенка. У нас, у евреев, с этим строго, и официальные тесты ДНК давно заменили показ гостям на свадьбе окровавленных простыней. Ложилась со мной в постель супруга только по расписанию, составленному лучшими врачами и утвержденному раввинатом. А также – в длинной рубашке, согласно предписаниям иудаизма. Записи с камер наблюдения в спальне заверялись и отправлялись на хранение. В случае необходимости два свидетеля могли просмотреть это домашнее порно и засвидетельствовать кошерность зачатия наследника. Вот тогда-то у меня возникло отвращение к официальному иудаизму и хроническая мигрень. В качестве мелкой мести я вымарал из текста имя мой бывшей, пусть останется просто женой.

Кавказские к нам не совались, местные тоже. Достаточно было маленькой аббревиатуры в нижнем углу вывески и рекламных растяжек. Несколько букв на иврите лишили интереса к нам все криминальные структуры Москвы. Слишком велико было уважение к Моссаду. Смерти всех причастных к ядерной программе Ирана, глав государств и правительств, включая действующих, заставили прикусить языки даже самых ярых антисемитов. Злословить о евреях стало попросту небезопасно. Пришлось переключиться на проблемы с погодой. Тем более, что проблем этих хватало.

Ядерные взрывы послужили спусковым крючком к самоубийству погоды. Климат во всем мире сошел с ума. В Москве годовой уровень осадков составлял пять миллиметров, а Украину заливало – триста тридцать дождливых дней в году. Самое неприятное было в быстром таянии полярных льдов и подъёме уровня мирового океана. Все финансово состоятельные страны строили себе новые национальные очаги в арендованных горах. Сперва разобрали Альпы и Кавказ, а теперь уже добрались и до Востока. Голландия с Бенилюксом скупили Тибет, а Великобритания  – Гималаи. Строили широко, с размахом, с запасом, и престиж инженеров-строителей взлетел до небес.

Но и в горах, и в затопляемых низменностях людям надо было что-то есть. И тут израильский кибуц Мааган Михаэль приобрел посмертно мировую славу. Владельцы тамошнего завода, производившего оборудование для капельного орошения, объявили об отказе от всех коммерческих патентов. Специалисты, работавшие когда-то в кибуце, организовали похожие производства во всех странах мира. А израильские фермеры скупали за бесценок иссохшие земли, и получали на них фантастические урожаи. Они нагло богатели, но кормили по невысоким ценам полмира.

На их фоне мои финансовые успехи выглядели очень скромно. А, главное, у меня не было перспектив расширяться. Хорошие преподаватели – товар штучный, а мне неоткуда восполнять их естественную убыль. Одной надоело, другая устала, третья разочаровалась, третья женилась, четвертая замуж вышла, пятая родила… А принудить к чему-то израильтянку, даже бывшую, невозможно. Приходилось вместо расширения сокращаться.

У меня было только два пути: организовать на базе школы колледж университетского уровня, или забить. Я махнул рукой. Оставил в директорском кресле мою бывшую, со взором горящим и кучей дурацких идей, и отошел - от дел и от жены. Подписал ей согласие на экстракорпоральное оплодотворение и вернулся к родителям, в их городскую квартиру. Так совпало, что я в то время заболел христианством. Спрятался как-то от дождя в маленькой церковке, и будто в другой мир попал. Свечи, золото, запах ладана, маленький хор и молодой священник, мой ровесник. Он заметил меня, подошел после службы, познакомился. Долго сидели, разговаривали. Одну мысль я вынес из этого разговора, и долго потом лелеял ее, как птенца, за пазухой - Бог любит меня! Без условий, без обязательств, без подсчетов и процентов. Просто так, как солнце светит. Именно этого мне тогда не хватало, любви. И я расцвел, ожил, будто заново родился. Потом - крещение, семинария в Загорске, работа на православном телеканале...

Ни отец, ни мать не смогли понять и принять мой выбор. Изменить вере отцов в их глазах было смертным грехом, более серьезным, чем перемена пола. Может быть, это ускорило их уход. Мы ведь все хорошо хватанули радиации, и медицина мало что могла тут сделать. Мерзко ощущать свой грех перед родителями, тем более что нет никакой возможности оправдаться, загладить вину. Не все способна исправить молитва, даже самая искренняя.

Голос в телефоне отдавался эхом снаружи. Я выглянул вниз с балкона. Так и есть – передачу о клумбах снимали у нас во дворе. Не иначе, домовой комитет расщедрился на взятку телевизионщикам. Третью за год передачу снимают. У нас во дворе есть уже альпийская горка, японский сад камней и гольф-клуб. Все на капельном орошении, с натуральной травкой. Также есть пруд с утками, но это стандартный элемент городского ландшафта.

После высыхания Москва-реки и исчезновения Чистых прудов московское правительство понастроило таких искусственных водоемов с избытком. Голограмма воды и уток, а на островке посередине – мощный кондиционер и увлажнитель воздуха.  В жаркий зимний денек приятно посидеть в тени под пальмой на берегу, насладиться прохладой. В здании, конечно, центральное кондиционирование, но разве может оно сравниться с настоящим ветерком?

Чем дальше мы от природы, тем больше ценим ее. Год за годом поднимают налоги на домашних животных, а все равно находятся фанатики, разводящие их. Удовольствие дорогое, мне не по карману. Содержание живой собаки обходится в три четверти израильской ренты, но ведь надо еще на что-то жить. А искусственных заводить мне противно, я помню наших настоящих собак и кота в тель-авивской квартире.

Конечно, с собой мы их не взяли. Эвакуация была спешной, самолетами, с одной сумкой ручной клади на человека. Некоторые пытались провезти с собой контрабандно домашних любимцев. Я видел таких двоих. С ними не церемонились, просто высаживали из самолета, в круглосуточный радиоактивный туман взлетного поля. Ни у кого не было на них ни сил, ни времени. Конвейер спасения работал, как часы, и между взлетающими самолетами почти не было промежутков.

Мама все время плакала, а отец молчал, подперев голову руками. Он был хороший компьютерщик,  выполнявший заказы министерства обороны. Наверняка мог бы задействовать свои связи с армией, но не стал этого делать. Такое даже не могло прийти ему в голову. Когда я начал работать проповедником, его образ помогал мне описывать праведников.

Боковым зрением я увидел промелькнувшую по квартире тень. Интересно, я ведь живу один, и красть у меня нечего. Не опуская руки с прижатым к уху телефоном, я вернулся с балкона в квартиру. Так и есть, силуэт мелькнул уже на кухне. Теперь я успел разглядеть ее. Форменный синий халат уборщицы, до неприличия короткий. Длинные ноги, длинная труба пылесоса в руках. Длинные темные волосы, локонами до плеч – это у уборщицы-то, во время работы? Я непроизвольно выдаю ей на иврите комплимент, о том, какой она аппетитный кусочек. Ведущий интересуется, кем я так восхищаюсь, и я отправляю ему, а также – всем зрителям, картинку с задней камеры телефона. Радио сохранило только название, а по сути это то же телевидение, только без 4-ди. Ведущему явно завидно, и он отключается, пожелав мне удачи в обработке моего личного сада.

Я захожу в кухню, и девушка представляется. Она – киборг, штатный уборщик здания. В этом месяце у меня образовалась экономия электричества и воды, и в качестве поощрения домовой совет премировал меня бесплатной уборкой квартиры.

У девушки концы с концами не сходятся. Столь вызывающе-провокативный вид может быть только у Гейши или Защитника, при исполнении им профессиональных обязанностей. Но гейши не обучены работе с пылесосом. Значит, Защитник, стоящий бешеных денег, какие домовому комитету и не снились. Я упорно смотрю на ее халат, и, подчиняясь моей воле, он все больше бледнеет, до полной прозрачности. Девушка мило краснеет и добавляет, потупившись:

— В мои настройки входит желание и умение удовлетворить все желания хозяина квартиры…

— Интерфейс – Пи Си, роль – Собеседник.

Кое-чему я успел у отца научиться. На месте девушки появляется лэптоп на столике с колесиками, и голос из встроенных динамиков сообщает:

— В данной конфигурации роль собеседника недоступна. Выберите роль Защитника или интерфейс Отца. Подумав секунду, я говорю:

— Интерфейс – Отец!

И вот он передо мной, такой, каким я запомнил его в последний год нашей совместной жизни. С мешками под глазами, модной щетиной вместо бороды и с обязательной трубкой. Оммаж Хемингуэю, он ведь и умер так же, добровольно, избавляя себя и родных от ненужных страданий. Похороны были символическими, тело разобрали на органы.

— Здравствуй, сын!

— Привет, отец. Твои шутки с уборщицей?

— Это не мой уровень, так, баловство. Я дополнил возможности стандартного Защитника некоторыми специальными функциями. Никому ведь не станет хуже от чистоты в твоем доме?

— И от очищения моего организма от лишних гормонов - тоже. Скажи, папа, сколько еще ты собираешься меня опекать? Мне, между прочим, уже тридцать лет!

— Только тридцать. Можешь, по русской традиции, еще три года бездельничать.

— Да я… Да ты… Да у меня, знаешь, какой рейтинг на Спас-тиви?

— Твою школу дизайна или карьеру теле проповедника я не могу назвать делом. Если бы не мои накрутки счетчика просмотров, тебя поперли бы оттуда давно. Впрочем, ты, наверное, и сам об этом догадывался, не дурак же.

— Да, догадывался.

Меня погубило расписание передач. Как оказалось, я не могу испытывать религиозный экстаз регулярно, на еженедельной основе. Новизна ушла, кончился драйв. Остались сомнения, неуверенность и чувство долга. Взялся за гуж…

Мне расхотелось спорить. Я присел к столу, выпил воды из кухонного автомата. Посмотрел, как обнуляется счетчик. Да, так можно экономить и зарабатывать призы.

— А что ты называешь делом, отец? Ты ведь никогда не говорил мне, какую карьеру мне хочешь?

— Когда надоест объедать и обпивать москвичей, можешь вернуться обратно в Израиль.

— Что, в ликвидаторы податься? Бродить по руинам с опрыскивателем?

— Не обязательно в ликвидаторы. Там и без тебя добровольцев хватает, пламенных христиан со всего мира. А вот голова твоя светлая нам нужна. Университет, который ты так легкомысленно бросил, продолжает работать, только глубоко под землей. Не только террористы умели копать тоннели.

— Погоди, кому это – нам? Разве ты – не запись, компьютерная программа, оставленная любящим отцом недотепе-сыну?

— Не только послание, но и программа связи c подпольем – тоже. Когда созреешь и захочешь заняться настоящим делом, вызови меня. Билеты и визы я тебе обеспечу, а дальше – сам, по обстановке. Помни про Родину-мать. Удачи, парень!

Он отключился. Девица-красавица с пылесосом стояла передо мной навытяжку, ожидая распоряжений. Я буркнул ей:

— Продолжить уборку!

Защитник послушно зашаркал трубой по ковролиту, а я задумался.

Так страшно захотелось  вдруг оставить привычную столичную суету, погоню за удачей и удовольствиями, знакомствами, связями. Клубы, приятели, подруги, стареющие с каждым годом, пигалицы, пытающиеся занять их места, ничего собой не представляя, честолюбивые юноши из провинции, готовые за одно только знакомство с тобой буквально на все. Постылые проповеди, постылая жизнь.

Но поманило, замаячило впереди настоящее дело. Вот чему можно отдаться – полностью, без остатка. На алтарь Отчизны – вспомнил я избитый штамп. Вот он, алтарь, в дверях мелькает, соблазняет, ждет команды. А, поди оно все к черту! Я крикнул:

— Отец, я согласен! Оформляй визу!

Грянула в уши Атиква. Запахло фалафелем. В свете софитов ухмыляющийся смазливый ведущий надел мне на шею венок с лентой – Розыгрыш года! Аплодисменты из мониторов оглушали. Я оглядывался, понимая уже, во что влип.

Новое теле шоу резвилось вокруг, сверкая девушками и рекламой. Стены вокруг растаяли, обнажив изнанку съемочной телестудии. Обалдеть - они, наверное весь этаж арендовали! Психологов наняли, писателей. Изучили, просчитали, разыграли.

Да, это была моя минута славы. Я стоял, раздетый морально донага умелыми сценаристами и режиссерами, перед всей необъятной страной, и наблюдал отстраненно на экранах свою растерянную физиономию. Доброволец хренов.

Розыгрыш, да. Что чувствует морская свинка, распятая на лабораторном столе, под ножом вивисектора? Никого это не волнует, главное, что получилось красивое шоу.

Я широко улыбнулся и шагнул навстречу ведущему, разводя руки, как для объятий. Он почувствовал что-то неладное, но было уже поздно.  Шансов у него не было. Не зря же меня с пяти лет обучали “крав мага”. И за трансляцию я не беспокоился, телеканалы еще драться будут за такие веселые картинки.

Я ударил, и ударил еще, вкладывая в удары всю горечь обманутого шута. Задержался на мгновение перед броском, удерживая в замке на бедре хрипящего красавца. Картинка получилась эффектной, как и последовавший бросок. Ведущему тоже, должно быть, было больно, но кому это, кроме него, интересно? Шоу должно продолжаться. Я поднял обе руки, и мониторы взорвались овациями.

Краем глаза замечаю вспышки выстрелов сбоку. Разворачиваюсь туда, понимая уже, что опоздал. Пули рвут грудь, пока что без боли. Стоя в позе ковбоя, спецназовец в черно-белой куфии-арафатке расстреливает меня с двух рук, как в тире.

— А, привет, батальон Фаластын! Не зря же вас мэрия Москвы нанимала. Ирония судьбы – погибнуть еврею от пули араба на доисторической родине. А хороши же у нас сценаристы! Так вскоре и Голливуд перегоним…