СОБРАНИЕ

[gennadydobr]

Спорили долго, всю ночь. Доходило чуть ли не до драки, и останавливало только наличие оружия у каждого. Арендованный зал Камерного театра давно не видел таких бурных эмоций. Решение приняли уже под утро, усталые и злые.

За подрыв отеля проголосовали почти единогласно. Воздержавшихся не было, и Против подан был только один голос. Председатель собрания встал из-за стола, распрямляя с наслаждением уставшую спину и плечи. Высокий, поджарый, с благородной сединой на висках — готовое украшение мужских журналов, яхтсмен, наездник или игрок в гольф. Он обратился с улыбкой к человеку, сидевшему в центре первого ряда.

— Ну что ж, Марк, мы спорили, и ты проиграл. Победила наша точка зрения. Умей принять поражение с достоинством. Надеюсь, ты не пойдешь в полицию закладывать нас.

— В этом нет необходимости. Этим взрывом вы сами подписали себе приговор. Помнишь время английского мандата в Палестине? Отель с тем же названием, и верховный правитель. Бах! — и все проблемы решили...

— Да что с ним рассусоливать? Шлепнуть предателя, и дело с концом.

— Так он же вроде еще не предал? Где же презумпция невиновности?

— А превентивно! Ради высокой цели, и для устрашения колеблющихся!

— Постойте, друзья, мы же закончили собрание.

Председатель, казалось, колеблется. он так и стоял, не выходя из-за стола.

— Мы ведь персональный вопрос о Марке не ставили на голосование?

— Так открой собрание снова, и поставь! Мы не можем оставлять за спиной потенциальную опасность.

— Погодите меня расстреливать, друзья.

Марк встал и поднялся на сцену. Грузный, в мешковатом коричневом кардигане, застегнутом, несмотря на жару, на все пуговицы, рядом со спортивного вида председателем он выглядел, как пародия. Но в организации он был со дня ее основания, и все это помнили. Марк уселся задом на стол президиума, поёрзал, устраиваясь поудобнее, и начал:

— Мы начинали с перекрытия дорог. До этого нас вообще никто не слышал. А после первых пробок — и услышали, и увидели. Но только на короткое время. Политики раскололи нас, пообещав сладкую морковку. Многие согласились, остались самые упрямые и стойкие.  Полиция начала штрафовать нас, потом — арестовывать. И мы применили шипы и гвозди. Нам нужно было защищаться, раз уж перестали работать обычные человеческие законы сочувствия к слабым. А потом погибла моя девочка, прямо в инвалидной коляске. Вы, наверное, помните. Полицейская машина разогналась, чтобы расшвырять наши заграждения. Водитель не справился с управлением и врезался в колясочников, стоявших на обочине. Поговаривали, что виной этому были шипы, пробившие ему шины. Но я тогда ничего не слышал, не хотел слышать.

Это я сделал первую растяжку, с кустарным кумулятивным зарядом. Но хватило и такого. В один день с моей дочкой хоронили двух полицейских. Мне хватило этой мести, но теперь уже полиция жаждала крови. Они открыли сезон охоты на нас, родственников инвалидов. Нас преследовали, арестовывали, держали в изоляторах и тюрьмах без суда и следствия, словом, относились, как к террористам. Да нас и держали вместе с арабами, надеялись, наверное, что они нас прикончат. Но произошло обратное — палестинцы нас приняли и начали помогать. Враг моего врага — мой друг. В отсидках я многому от них научился, и прежде всего тому, что взрывчатка не пахнет. Неважно, откуда ты ее добыл, если она идет на правое дело. И пояс шахида — хорошая вещь, если ты готов заплатить за нее своей жизнью.

Вот вы собираетесь взорвать отель Царь Давид. А знаете ли вы, откуда взялась необходимая для этого взрывчатка? Правильно, из Газы. Так подумайте и ответьте мне, хотя бы не вслух, а про себя — чем же мы отличаемся от арабских террористов? Только тем ,что говорим между собой на иврите. Они мечтают уничтожить еврейское государство, но ведь и мы хотим того же. Обезглавить правительство, во главе с премьер-министром, во время траурной церемонии — это уже не борьба, это — предательство, выстрел в спину всему еврейскому ишуву...

Выстрел в спину сбросил Марка со стола. Он тяжело упал на сцену, дернулся и затих. Председатель, все с той же лучезарной улыбкой, спросил, засовывая пистолет в кобуру:

— Есть еще желающие поговорить о предательстве?

Желающих не нашлось. Последствия инакомыслия лежали на краю сцены неаккуратной кучей. Тайные агенты Моссада, Хамаса, Хизбаллы, полиции и армейской разведки, озабоченные сохранением своей легенды, и не думали протестовать. Им сейчас главным делом представлялось доложить как можно скорее о точном времени и месте предстоящего теракта.

У каждого из кураторов были друзья, которых нужно было заранее предупредить. Иначе агент под прикрытием рисковал остаться однажды агентом без прикрытия, а такие живут очень недолго. Полезные идиоты,  а также пламенные борцы были слишком малочисленны и разобщены ,чтобы всерьез влиять на политику подполья. Им доверялись только самые простые дела — провезти взрывчатку, спрятать ее в подвале, точно под трибуной, а потом охранять подвал до последнего, даже ценой собственной жизни. Должна же быть от них хоть какая-то польза!

Председатель отдал необходимые распоряжения по уборке, подождал, пока унесут труп старого товарища, и вышел наружу. В городе начиналось утро. Он нырнул в машину, скомандовал автоводителю:

— Домой, и — защищенную линию. Если начнется разговор, остановись, чтобы не мешать. Записывать все.

На экране почти сразу возникло изображение кабинета премьер-министра. Непотопляемый столетний патриарх израильской политики смотрел на него с надеждой, как маленький ребенок, ожидающий чуда.

— Получилось?

— Да, точно так, как мы планировали. Защищающие взрывчатку не будут видеть и слышать трансляцию заседания. Вся информация будет идти к ним через меня. Так что у вас будет время благополучно скрыться, до того ,как я скомандую им Огонь!

— Прекрасно. Только у меня будет одно изменение.

— Что вы, уже никак невозможно. План роздан всем участникам, и отсчет времени уже пошел.

— Ничего, не страшно. Это совсем маленькое изменение, уточнение, скорее. Я хочу, чтобы ты взорвал бомбу, когда я буду выступать с трибуны.

— Не понимаю. Зачем же мы так тщательно оберегали вас столько лет?

— Наверное, именно за этим. Нужно уметь вовремя поставить точку. Шимон так и не научился, а вот Ицхаку удалось. Но теперь, думаю, я его переплюну.

— А как же я? Ведь только вы — моя индульгенция?

— Ничего, справишься. Не из таких передряг выходил сухим. В крайнем случае, предъявишь, кому надо, этот наш с тобой разговор. Не красней, я знаю ,что ты его пишешь. Я тоже пишу. Для истории, для партии. Кто-то ведь должен знать правду.

Председатель открыл было рот, чтобы возразить, но не успел. Чудовищный взрыв разметал машину, куда загружали труп Марка, и снес половину фасада театра. Бронированный лимузин Председателя выдержал, только качнулся тяжело от ударной волны, и осколки простучали по стеклам. Премьер спросил обеспокоенно:

— Что это? Что там у вас происходит? Неужели теракт?

Председатель скривился, как от зубной боли. Он смотрел через затененное пуленепробиваемое стекло на улицу, усеянную убитыми и ранеными — большинство заседавших как раз выходили из здания.

— Да, похоже на то. Очередной сумасшедший фанатик. Надо же, как не вовремя! Кажется, нам придется разрабатывать новый план. Нынешний выполнять уже не с кем.